V


Ученики Соловьева и особенно Ключевский в своих взглядах на деятельность Петра исходили из взгляда, что Россия при Петре пережила не переворот, а только потрясение.
С. Платонов в сочинении "Петр Великий" заявляет, что Ключевский дал исключительно объективную характеристику личности великого преобразователя. На самом деле, как я уже несколько раз отмечал это, характеристика личности Петра, сделанная Ключевским, изобилуют поразительными противоречиями.
Причину этих противоречий в оценке личности и деятельности Петра I понять не трудно, если не забывать, что народную психологию начала восемнадцатого века и событий того времени, Ключевский оценивает, исходя из идеалов русской радикальной интеллигенции конца девятнадцатого столетия.
По мнению Ключевского Петр вообще не хотел производить никаких реформ, он только "хотел вооружить русское государство умственными и материальными средствами Европы". Только постепенно "скромная и ограниченная по своему первоначальному замыслу "реформа" превратилась в упорную внутреннюю борьбу". Ключевский дает еще более эластичную трактовку "реформаторской" деятельности Петра, чем Соловьев. И еще более противоречивую чем Соловьев, то утверждавший, что "Петр - продолжатель старого движения" и он "решал старую, не им поставленную задачу и решал не новым способом", то доказывавший, что Петр заставил Русь пережить всесторонний переворот. Ключевский заявляет, что Петр не хотел производить никаких реформ, только постепенно реформа превратилась в борьбу, но Русь пережила не переворот, а только потрясение, но что реформа "усвоила характер и приемы насильственного переворота, своего рода революции".
Этот довод, неудачная попытка замутить воду. Революцию можно при желании называть, конечно, "своего рода революцией" или иначе, чтобы создать желаемое впечатление. Ведь сам же Ключевский утверждает, что петровская реформа "была революцией и по своим приемам и по впечатлению, каковую от нее получили современники". Итак, согласно взгляду Ключевского то, что осуществил Петр, было революцией "и по своим приемам и по впечатлению, каковое от нее получили современники".
Кажется, есть все необходимые признаки революции. Но тут Ключевский спохватывается и заявляет, что все-таки это была не революция, а "это было скорее потрясение, чем переворот. Это потрясение было непредвиденным следствием реформы, но не было ее обдуманной целью".
Опять дешевая софистика: раз, два, и революция превратилась в потрясение. Но и в этом потрясении Петр не виновен потому, что он замышлял реформы, а не революцию. Но получилась-то ведь революция!
В этих рассуждениях Ключевского мало внутренней логики.
Совершенно не важно, что хотел добиться Петр своей реформой; историк обязан оценивать не замыслы государственных деятелей, а практические результаты их замыслов. Так, и только так можно оценивать результаты революции, произведенной Петром.
VI


С. Платонов в общей оценке всей реформаторской деятельности Петра также противоречит своим же собственным оценкам.
"На русское общество реформы Петра, решительные и широкие, произвели страшное впечатление после осторожной и медлительной политики московского правительства. В обществе не было того сознания исторической традиции, какое жило в гениальном Петре. Вот почему современникам Петра, присутствовавшим при бесчисленных нововведениях, и крупных и мелких, казалось, что Петр перевернул вверх дном всю старую жизнь, не оставил камня на камне от старого порядка. Видоизменения старого порядка они считали за полное его уничтожение Такому впечатлению современников содействовал и сам Петр. Его поведение, вся его манера действовать показывали, что Петр не просто видоизменяет старые порядки, но питает к ним страстную вражду и борется с ними ожесточенно. Он не улучшал старину, а гнал ее и принудительно заменял новыми порядками".
"В этом - объяснение тех особенностей в реформационной деятельности Петра, которые сообщили реформе черты резкого, насильственного переворота. Однако по существу своему реформа эта не была переворотом".
Эти рассуждения чрезвычайно не логичны и совершенно несерьезны для такого знатока Петровской эпохи, каким был С. Платонов. Если в обществе не было сознания исторической традиции, а сознанием этой исторической традиции обладал, по мнению С. Платонова только Петр, то как же это может быть согласовано с выводом, который тогда делает С. Платонов, что "Его поведение, вся его манера действовать показывает, что Петр не просто видоизменяет старые порядки, но питает к ним страстную вражду и борется с ними ожесточенно. Он не улучшал старину, а гнал ее и принудительно заменял ее новыми порядками".
Тогда возникает законный вопрос, если правитель страны питает к старым порядкам страстную вражду, борется с ними ожесточенно, не улучшает старину, а гонит ее и принудительно заменяет новыми порядками, то где же тут видно, что он обладает сознанием исторической традиции.
Если отсталым современникам Петра казалось, что он перевернул вверх дном старую жизнь, не оставил камня на камне, то и передовой академик С.
Платонов пишет, что "он не улучшал старину, а гнал ее принудительно заменяя новыми порядками". Эта оценка целиком совпадает с оценкой большой части общества Петровской эпохи, в котором жило сознание исторической традиции.
Деятель, который не считается с традициями во всех областях жизни, который не улучшает старину, а питает к ней страстную вражду и принудительно заменяет ее новыми порядками, такой деятель, конечно, не великий реформатор, а типичный ограниченный революционер, "Робеспьер на троне", как правильно назвал Петра I Пушкин. Ведь Платонов не пишет, что вся манера проведения реформ находилась в противоречии с внутренними убеждениями Петра. Что Петр ценил исторические традиции, не все считал плохим в старых порядках, но считал нужным их улучшить и видоизменить. Ведь сам же Платонов указывает, что Петр питал страстную вражду к родной старине, следовательно его манеры вытекали из его внутренних убеждений. А раз так, то как же в учиненной Петром жесточайшей революции можно видеть реформы, то есть частичное видоизменение старых порядков.
"Если таким образом, деятельность Петра не вносила, по сравнению с прошлым, ничего радикально-нового, - умозаключает С. Платонов, - то почему же реформы Петра приобрели у потомства и даже современников Петра репутацию коренного государственного переворота? Почему Петр, действовавший традиционно, в глазах русского общества стал монархомреволюционером?" Постараемся ответить на это странное недоумение маститого историка.
"Екатерина II, - пишет С. Платонов, - впадала в большую неточность...за начала обще-европейской жизни они приняла принципы европейской философии, которые не переходили в жизнь нигде в Европе и не были началами действительного быта".
Упрекая Екатерину II в нелогичности С. Платонов почему-то не упрекает в том же самого Петра. А ведь Петр Первый делал не менее грубую ошибку. Он принимал начала жизни европейских народов за обязательные для всех народов, в том числе и для такого самобытного народа, как русский.
Почему С. Платонов упрекает Екатерину II в том, что она считает Россию европейской страной? Возникает вопрос, почему переделывать Россию в Европу на основании идей европейского абсолютизма, протестантизма, шведского государственного строя можно, а уродовать ее на принципах европейской философии нельзя? Разве европейские философские идеи не вырастали из тех же чужеродных идей, что и европейский абсолютизм, протестантизм и шведский государственный строй?
Но уличив Екатерину II в неправильности взглядов на Россию, как на европейское государство, возникшее в результате совершенных Петром перемен, в другом случае С. Платонов опять противоречит сам себе.
Ссылаясь на речь графа Головнина осенью 1721 года Платонов заявляет, что Головниным "искренне и правдиво была высказана мысль, что политические успехи Петра из старой Московии создали новое европейское государство и дали русскому народу новую политическую, экономическую и культурную обстановку". Если Платонов согласен, что Головнин высказал правдивую мысль, утверждая, что Петр создал из старой Московии новое европейское государство, то почему же тогда он выступает против точно такой же мысли Екатерины Второй, утверждавшей в "Наказе", что: "Россия есть европейская страна. Доказательство сему следующее: перемены, которые в России предпринял Петр".
Разве это не то же самое, что говорил Головнин. Головнин же, по мнению С. Платонова, правдиво высказал мысль, что Петр из старой Московии создал новое европейское государство. Таким образом в одном случае С. Платонов считает, что Петр совершил не революцию, а только реформы, что вся "деятельность Петра не вносила по сравнению с прошлым, ничего радикально-нового" и удивляется "почему Петр, действовавший традиционно, в глазах русского общества стал монархом - революционером", а в другом случае признает правильной мысль Головнина, что Петр из Московии создал новое европейское государство.
Каким же образом в результате реформы могло возникнуть из Руси новое европейское государство? Новое европейское государство могло возникнуть только в результате все разрушающей революции. И если Головнин с точкой зрения которого соглашается С. Платонов, прав, то как можно считать реформы Петра благодетельными, а его "гениальным реформатором". Если бы Петр I из старой Московии создал на проверенных веками национальных политических и социальных принципах новое русское национальное государство, тогда бы можно было воздавать хвалу Петру. А за что же воздавать ему хвалу, когда он из национального государства создал новое европейское государство? А народу дал такую новую "политическую, экономическую и культурную обстановку", что страна около 80 лет не имела фактически монархии, народ оказался в рабстве европейского типа и в идейном отношении Россия оказалась в крепостной зависимости у Европы. Нечего сказать, есть за что хвалить!
Петр хотел Россию превратить в часть Европы. Петр усвоивший от своих друзей и наставников презрение и ненависть не только к основам православной русской культуры и возникшего на основе ее быта, но и к самому русскому народу, не мог быть сознательным реформатором, то есть человеком желавшим видоизменить и улучшить какие-то частные стороны русского государства, русской культуры и быта.
Если Петр считал всех русских животными, то о каких реформах можно говорить при таком взгляде на родной народ. Правитель придерживающийся таких взглядов не может быть реформатором. И каких результатов можно ждать от его "реформаторской деятельности", как его почитатели историки называют учинённый Петром I всесторонний, революционный разгром России.
Один из соратников Петра I, Салтыков, впервые высказал лейтмотив всех западников, реакционных, либеральных и радикальных: "Русские во всем сходны с западными народами, но они от них отстали. Сейчас нужно вывести их на правильную дорогу". С Петра начинается реакционное западничество, ориентирующееся на германские народы. По выражению Герцена - Петр является первым "русским немцем"; пруссаки - для него образец, особенно для армии. Английские свободы ему кажутся неуместными. Он высказывается за немецкий и голландский языки и против французского. Отталкиваясь от тонкого французского вкуса, он занят "опрусением" России". Петр хотел, чтобы Россия стала доходить во всем на Европу, а русские во всем на иностранцев.
Историк Костомаров жизнеописание Петра составил в ту пору своей жизни, когда, по выражению Платонова, "остыл его обличительный жар" и когда он сам сводил свою задачу, как историка, к одной лишь передаче найденных в источниках и проверенных фактов".
Какие факты нашел и проверил в исторических источниках о Петре Костомаров? Петр хотел, по словам Костомарова, превратить Россию в "сильное европейское государство" (подчеркнуто мною. - Б. Б.). То есть, говоря другими словами, из России сделать не Россию, а европейское государство, а русских превратить в европейцев. Иными словами Петр поставил перед собой совершенно утопическую задачу превратить народ глубокой своеобразной культуры в один из европейских народов.XXIV. РОБЕСПЬЕР НА ТРОНЕ
I


Петр I является первым русским революционером, первым нигилистом и первым большевиком (как духовный тип). И это точка зрения высказана вовсе не Солоневичем, он только развил эту точку зрения в 5 книге "Народной Монархии". Уже Пушкин написал: Петр - Робеспьер и Наполеон вместе (воплощение революции). Так же понимал Петра и Герцен. Герцен разделял точку зрения Пушкина.
"К концу XVI века на престоле царей, - писал он, - появился смелый революционер, одаренный обширным гением и непреклонной волей - это деспот по образцу "Комитета Общественного спасения". (который осуществлял террор во время французской революции. - Б. Б.).
Один из самых виднейших представителей славянофильства И. В.
Киреевский, так же как и другой виднейший представитель славянофильства К. С. Аксаков, считали, что в лице Петра I государство разрушило основы самобытной русской культуры и национальные традиции религиозной и государственной жизни.
Произошел трагический разрыв между царем и народом, оставшимся в массе своей верным родным традициям. Русь оказалась как бы завоеванной.
Русский монарх, в результате совершенного Петром насильственного переворота, "приобрел черты деспота, а свободно подданный народ - значение раба-невольника на родной земле".
И. С. Тургенев в "Воспоминаниях о Белинском" пишет:
"Дело Петра Великого было, точно, насилием, было тем, что в новейшее время получило название: coup d'etat, т.е., Государственного переворота".
О духовном большевизме Петра Мережковский писал еще до революции. "Еще Пушкин заметил сходство Петра с Робеспьером. И в самом деле, так называемые "Петровских преобразования" - настоящий переворот, революция, бунт сверху, "белый террор". Петр - тиран и бунтовщик вместе, бунтовщик относительно прошлого, тиран относительно будущего. Наполеон и Робеспьер вместе, и этот бунт не только политический, общественный, но еще в гораздо большой мере нравственный - беспощадная, хотя и бессознательная ломка всех категорических императивов народной совести, необузданная переоценка верх нравственных цен".
Большевики заканчивают то, что начал Петр I - ломку русской души, русского быта и русской культуры. И идейным антикоммунистам не к лицу восхищаться Петром I, который духовно является первым большевиком.
Проф. М. Зызыкин, посвященную 250-летию Санкт-Петербурга, статью "Государство и церковь при Петре I", начинает словами: "Перемене столицы сопутствовало полное изменение государственных идей, а вернее полная революция "сверху". Проф. А. Карташев в статье "Православие в России" тоже называет Петра революционером.
Реформа есть видоизменение чего-то существующего. Всякая реформа только видоизменяет традиции. Революция есть отрицание существовавшего прежде, уничтожение его. Основная цель всякой революции есть уничтожение существовавших до нее традиций.
После большевистской революции многие из ученых стали смотреть на Петра I, как на духовного предка современного большевизма.
В статье "О сущности православия" в Сборнике "Проблемы русского религиозного сознания" проф. Карсавин писал: "...И редко большевизм сочетается с плодотворной практической деятельностью... таит яд под покровом необходимости... Таков большевизм Петра Великого, большевизм, губительность которого прикрыта грандиозным делом преобразователя, (это тоже очень спорный вопрос. - Б. Б.), но тем не менее ясна для внимательного взгляда в рационалистической ломке исторического уклада жизни, в разрушении основы ее - русской церкви". И дальше:
"...Необходимо понять новую историю России не только, как продолжение и развитие того, что начато великим преобразователем, но как борьбу с ним, последний фазис которой мы, кажется переживаем в изживании творчески бесплодного большевизма".
Философ Франк с своей статье "Религиозно-исторический смысл русской революции" пишет: "Исторические истоки русского нигилизма восходят к вольнодумному кружку вельмож Екатерины II, т.е. к французскому просветительству 18 века".
"Но, - продолжает С. Франк, - в известном смысле этот нигилизм имеет еще более отдаленного предшественника в России, этот предшественник - Петр I". Петр I, как указывает С. Франк, в каком-то смысле был бесспорно первым русским нигилистом: недаром большевики еще при последнем ограблении церквей с удовольствием ссылались на его пример.
"Сочетание бесшабашной удали, непостижимого для европейца дерзновения святотатства и кощунства, смелого радикализма в ломке традиционных устоев с глубокой и наивной верой в цивилизацию и в рационально-государственное устроение жизни, бесспорно роднит, несмотря на все различия, - достаточно очевидные, чтобы стоило об них упоминать,
- Петра Великого с современным русским большевизмом".
Очень плохую услугу Петру I оказывает генерал Штейфон следующей похвалой, высказанной в книге "Национальная военная доктрина". Приведя высказывания С. Платонова, что Петр всю жизнь исповедовал "идею государства, как силы, которая в целях общего блага берет на себя руководство всеми видами человеческой деятельности и всецело подчиняет себе личность (подчеркнуто мною. - Б. Б.), генерал Штейфон пишет:
"Иными словами, за 2 с лишним столетия до нашего времени, русский Царь Петр I уже осуществил идею современного фашизма, подчинив личность государству".
Большевизм, как совершенно правильно определяет проф. Карсавин, реакционная сила, которая стремится во что бы то ни стало "продолжить дело Петра, т.е. отрицательные тенденции, конкретно, - ограниченный европеизм Петрова идеала".
Реформы Петра - не реформы, а революция классической формы.
Известный ученый де Мун верно указывал, что:
"Революция не есть ни акт, ни факт, она есть политическая доктрина, претендующая основать общество на воле человека вместо того, чтобы основать его на воле Божией, которая ставит суверенитет человеческого разума на место Божественного закона. Вот где революция, остальное вытекает из этого, из этого гордого восстания из которого вышло современное государство, государство захватившее место всего, государство, сделавшееся вашим Богом, которое мы отказываемся обожать с вами вместе.
Контрреволюция - противоположный принцип. Это - доктрина, основывающая общество на христианском законе".
Революционным действиям всегда предшествует революция, совершаемая в области религиозных и политических идей. "Все Петровское церковное законодательство есть разрушение основ и церковной, и царской власти, связанной не только догматами веры, но и вселенскими канонами церкви. Таким образом пример нарушения границ должного и допустимого для государства дан в России впервые не в XX столетии, а в XVII и XVIII и особенно в начале ХVIII-го и также не снизу, а сверху, опередив Францию во времени". Петр совершил всеобъемлющую революцию на целое столетие раньше, чем она произошла во Франции.
О том, что Петр I был не реформатором, а революционером свидетельствует широко применявшаяся им смертная казнь. При отце Петра смертная казнь применялась за 60 преступлений (во Франции в это время смертью каралось 115 преступлений). Петр же применял смертную казнь за 200 разного рода преступлений (даже за выработку седел русского образца).
Такое резкое увеличение применения смертной казни есть бесспорное доказательство, что Петр применял террор. А террор есть неизбежный спутник не реформ (мирного преобразования жизни), а революционного видоизменения жизни.
По своим историческим результатам, совершенная Петром революция превосходит французскую революцию. Связь между революцией Петра и большевизмом теперь понимают даже иностранные историки и мыслители (А. Тойнсби, В. Шубарт и др.).
"Со времени Петра I, - пишет, например, В. Шубарт, - русская культура развивалась в чуждых формах, которые не выросли органически из русской сущности, а были ей насильственно навязаны. Так возникло явление псевдоморфозы культуры. Результатом был душевный надлом, отмеченный почти во всех жизненных проявлениях последних поколений, та русская болезнь, чьей лихорадкой, по крайней мере, косвенно, через самооборону, охвачено сейчас все население земного шара. Это - пароксизм мирового исторического размаха".
Правильно заключает И. Солоневич: "Эпоха Петра, как бы ее ни оценивать, является крутым и почти беспримерным в своей резкости переломом в русской истории. Со значением этого перелома можно сравнивать только битву при Калке и Октябрьскую революцию. Он определил собою конец Московской Руси, то есть целого исторического периода, со всем тем хорошим и плохим, что в ней было, и начал собою европейский, петровский, петербургский или имперский период, кончившийся Октябрьской резолюцией. И в центре этого перелома стоит личность Петра". Все реформы Петра вырыли глубокую пропасть между допетровской и петровской Россией. Гибельные последствия реформ Петра неисчислимы. В результате их в России вместо единого народа возникли, как бы два особых народа: совершенно различных по вере, миросозерцанию, языку и одежде и быту.

II


Петр своими реформами почти совершенно разгромил национальную, единственно возможную в тяжелых русских условиях, форму монархической демократии.
Жертвы понесенные в эпоху революции, оправдываются только в том случае, если революция приносит какое-то благо народу в будущем.
Совершенная Петром антинародная, по своему духу революция, никакого блага народу принести не могла и не принесла. Совершенная Петром революция не смогла ни уничтожить духовное своеобразие Руси, ни превратить ее в европейскую страну.
Подчинив церковь государству, превратив крепостную зависимость в крепостное право европейского типа, внеся чужеродное европейское начало в русское мировоззрение, Петр внес смертельную заразу в душу народа, расколов его на два враждебных духовных типа: русских и полуевропейцевполурусских (интеллигентов).
По своим увлечениям культурной Европы и по фантастичности своих замыслов, Петр был прообразом будущей русской интеллигенции, появление которой он вызвал. Солоневич правильно писал в "Белой Империи":
"...Он, по существу, был своего рода анахронизмом наоборот - типичным русским интеллигентом шестидесятых годов - так сказать, писаревской эпохи: рационалист, слегка атеист, вольнодумец, сеятель разумного и прочего. Но он любил Россию - правда, не такой какой она была, а такой, какою он хотел ее видеть: мы все этим слегка грешны".
Ни на каком краю бездны Московская Русь не стояла. На край бездны привел Русское государство Петр, разгромивший обессиленную расколом Православную церковь, основы национальной государственности и национальной культуры.
Исключительной популярностью в народе с конца XVII века и до начала девятнадцатого пользовалась "Комедия о царе Максимилиане и непокорном сыне его Адольфе". Царь Максимилиан влюбившись в волшебницу, стал верить "кумигическим" (то есть языческим богам), призвав своего сына Адольфа, царь потребовал, чтобы он принял новую веру и, получив отказ, велел рыцарю Бармуилу казнить Адольфа.
Писатель Алексей Ремизов в своем исследовании "Царь Максимилиан" утверждает:
"...Основа царя Максимилиана - страсти непокорного царевича, замученного за веру собственным отцом... Царь Максимилиан - да ведь это царь Иван и царь Петр. Непокорный и непослушный Адольф - да ведь это царевич Алексей, весь русский народ".
Есть свидетельства современников, что приказной Докукин, обличавший Петра в измене, перед казнью будто бы сказал Петру:
"Ежели, Государь, казнишь сына, то падет сия кровь на весь род твой; от главы на главу, до последних царей. Помилуй царевича, помилуй Россию".
Петр не помиловал ни Царевича, ни Россию.
"В России когда-нибудь кончится все ужасным бунтом и самодержавие падет, ибо миллионы вопиют к Богу против Царя, извещая об убийстве Царевича Алексея, - писал из Петровского парадиза Ганноверский резидент Вебер". Так именно и случилось.


XXV. ИСТОРИЧЕСКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ СОВЕРШЕННОЙ ПЕТРОМ АНТИНАРОДНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
I


"Умер великий преобразователь, - пишет советский историк В.
Мавродин в написанной им биографии Петра I, - но Россия стояла в зените своей славы и могущества". Подобная оценка В. Мавродина совпадает с оценками всех крупных русских историков. Посмотрим, в чем же закончилось это нахождение России "в зените славы и могущества".
Историк Соловьев сравнивал великую, по его мнению, деятельность Петра с "бурей, очищающей воздух". И. Солоневич в своей книге о Петре иронически замечает:
"Освежение? Это Остерман и Бирон, Миних и Пален - освежение?
Цареубийства, сменяющиеся узурпацией, и узурпации, сменяющиеся цареубийствами, - это тоже "освежение"? Освежением является полное порабощение крестьянской массы и обращение ее в двуногий скот?
Освежением является превращение служивого слоя воинов в паразитарную касту рабовладельцев?" Действительно нечего сказать, хорошенькое "освежение"! Русский народ до сих пор расплачивается за это освежение.
Соловьев утверждал, что "Петр оставил судьбу России в русских руках".
А. Ключевский заявляет, что после смерти Петра "немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, забирались во все доходные места в управлении. Вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа".
Великими людьми русской истории Ключевский признавал только трех деятелей: святого Митрополита Филиппа, обличавшего Иоанна Грозного, Петра I и графа Сперанского. И он же пишет:
"Немцы, после десятилетнего своего господства при Анне Иоанновне, усевшись около русского престола, точно голодные кошки вокруг горшка с кашей и достаточно напитавшись, стали на сытом досуге грызть друг друга"...
Возникают вопросы: каким образом Курляндско-Брауншвейгский табор, смог собраться на берегах Невы вокруг русского престола? Раз это было так, то можно, не боясь ошибки, утверждать, что кровавая петровская революция кончилась ничем. Все реформы производились, по объяснению историковзападников, с целью спасти Россию от участи быть покоренной немцами. А на самом деле, сразу после смерти Петра, Россия стала добычей немцев, а русские верхи пошли в духовную кабалу к Западу. То есть, свершилось то, чего больше всего боялся Александр Невский. Русь попала в духовное рабство к Западу.
II


Глубочайший овраг начинается с маленькой трещины в земле. Ошибка, совершенная государственным деятелем очень часто вырастает впоследствии в гигантскую катастрофу. В своем жизнеописании отца Петра I, историк Костомаров делает правильный вывод. "В истории, как в жизни, раз сделанный промах влечет за собою ряд других, и испорченное в нисколько месяцев и годов, исправляется целыми веками".
Как на пример поразительного антиисторического подхода, можно указать на следующее заключение Ключевского:
"С поворота на этот притязательный путь (то есть путь Петра Первого), государство стало обходиться народу в несколько раз дороже прежнего и без могучего подъема производительных сил России, совершенного Петром, народ не оплатил бы роли, какую ему пришлось играть в Европе".
Возникает вопрос, а для чего это русскому народу нужно было во что бы то ни стало играть какую-то роль в Европе? Разве немцы развивали свое государство для того, чтобы играть роль во Франции, а французы в Германии. Неужели для этой роли необходимо было, чтобы русский народ изнывал в непосильных тяготах на содержание непомерно разросшегося бюрократического аппарата и безумных трат на фабрики и заводы, большинство которых прекратило свое существование вскоре после Петра I.
Ведь сам же Ключевский двумя страницами ранее, подводя итог "достижениям" новой, европеизированной Петром I, России, пишет:
"Все эти неправильности имели один общий источник - несоответственное отношение высшей политики государства к внутреннему росту народа: народные силы в своем развитии отставали от задач, становившихся перед государством, вследствие его ускоренного внешнего роста, духовная работа народа не поспевала за материальной деятельностью государства. Государство пухло, а народ хирел".
Таков был итог Петровской революции - "государство пухло, а народ хирел". Вот к чему привело стремление играть роль в Европе, вместо того, чтобы планомерно развивать политические и экономические силы страны.
Но признавшись, что итогом деятельности Петра и созданного им направления, при котором правители больше старались играть роль в Европе, чем заниматься улучшением жизни народа, было подчинение внутренних интересов вопросам внешней политики государства, Ключевский, как и все видные русские историки, отнюдь не применяет того критерия к революционной деятельности Петра I, который применяет Костомаров к Московской Руси, замечая, что "в истории, как и в жизни, раз сделанный промах ведет за собой ряд других и испорченное в несколько месяцев и годов, исправляется целыми веками".
Ключевский, как и все другие русские историки, принадлежал к лагерю русской интеллигенции, исторически порожденной революцией Петра и потому не желал осуждать своего духовного отца. В результате в русской историографии восторжествовал принцип двух критериев: один критерий применялся при оценке Московской Руси и другой для Петровского периода. За что осуждали Московскую Русь, за то хвалили Петербургский период. Короче говоря, вместо того, чтобы руководиться исторической истиной, историки стали руководствоваться своими политическими симпатиями и антипатиями. История была заменена политическими соображениями.
У большевиков тоже "государство пухнет, а народ хиреет". Возникает естественный вопрос, как же разобраться, когда же бывает хорошо и когда плохо, "когда государство пухнет, а народ хиреет". И можно ли вообще государственных деятелей, доводящих государство и народ до такого состояния называть "Великими" или "гениальными". Ни дореволюционные, ни советские, ни эмигрантские историки на эти вопросы ответить не могут, потому что они обычно прибегают к двум, а не к единому нравственному критерию. Одни и те же действия они расценивают двояко, в зависимости от того, что их сердцу люб и кто ненавистен.
Но там, где действует чувство или политическое пристрастие, там нет места исторической истине. Историческую истину о прошлом русского народа смогут восстановить только историки, которые будут во всех случаях руководиться только одним и тем же нравственным принципом. Только тогда русская история освободится от огромного числа исторических и политических мифов, созданных "русской" историографией, развивавшейся под влиянием занесенных русским масонством чужеродных европейских политических идей. Сейчас же, и в России, и в эмиграции, большинство русских людей находится в плену у исторических и политических мифов. В таком положении находятся не только левые круги эмиграции, но и правые круги, люди так называемого национального лагеря, в большинстве своем, как девочка из рассказа Салтыкова-Щедрина, не знающие, "где правая и где левая сторона".
Поэтому они равно верят мифу о Петре как спасителе России. Вот почему в правых кругах царит такая потрясающая путаница в мировоззрении и вот почему у правых очень часто оказываются одни и те же кумиры, что и у левых.