«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 62%

    Потеряв надежду войти, я прислонилась к наружной стене первого попавшегося барака и закрыла глаза. Хорошо было хотя бы спиной чувствовать какое-то укрытие после долгих блужданий по пустой равнине. И я уснула.
    Над моей головой взревел диким голосом кто-то огромный и свирепый. Я в ужасе проснулась. Это уже потом я узнала, что это был не зверь и не демон, а обычный гудок на работу.
    Из бараков стали выползать темные дяденьки и тетеньки. Потом появились злобные мужики, по виду начальники. У них в руках были железные дубинки. Они начали кричать и сгонять всех в колонны. - А ты чего тут расселась?
    Я не заметила, как один из начальников вышел на меня из-за барака. Я не успела подняться, а он огрел меня дубинкой по плечу. - Давай, давай, шевелись! - Я ведь не здешняя... - Что-о?! Я те покажу нездешнюю! А ну, давай в колонну! Бы-ы... стр-р-р-о!
    Он меня палкой еще и по спине ударил. Я решила, что надо послушаться и встать в строй. А вообще-то отсюда надо тикать, и как можно скорее. Я сообразила, что попала в какую-то зону или лагерь. Откуда мне известно это слово, я не могла вспомнить, но знала, что в зоне одни люди работают и называются "заключенными", а другие, которые ими командуют, называются "начальниками". Есть еще "охранники" с дубинками. Это неправильное название, ведь они не охраняют заключенных, а стерегут их, чтобы не разбежались. Но я-то все равно убегу...
    Я встала в строй, куда мне дубинкой указал охранник. По команде колонна нас двинулась по лагерным переулкам к выходу из города.
    Я поняла, что гонят нас на работу, и обрадовалась. Работа - это когда что-то делаешь, что тебе говорят, а потом за это что-нибудь получаешь. Например, еду или одежду. Думать на работе не надо. Думает тот, кто командует. Думать вообще тяжело, от этого у меня болит голова. Но приходится это делать, а то и пропасть можно. Когда думаешь, в голову приходят мысли. От мыслей можно узнать, как сделать, чтобы тебя не били.
    Пригнали нас на строительство дороги. Дорога - это где ходят и ездят. Меня поставили в пару с одной толстой тетенькой и дали носилки. Мы носили каменные плитки. Тетенька на меня ругалась, только я не понимала, за что. Я ведь очень старалась работать хорошо, потому что думала, что мне за это что-нибудь дадут.
    А тех, кто ленился, охранники били палками очень больно. У них палки были с крючками, и эти крючки выдирали из людей куски их мяса. Я не хотела такого, и когда близко был какой-нибудь охранник, я говорила тетеньке: "Давай стараться работать хорошо, чтобы нас не били!" А она шла сзади и все время толкала меня в спину носилками. Она думала, что я такая глупая и не понимаю, что это она толкает меня в спину. А я догадалась. Она была ленивая и злая. Но я все терпела, чтобы охранники думали, что мы хорошие и хорошо работаем.
    Еще у нас был перерыв для отдыха, называется "перекур". Почему так, я не знала, потому что никто тут не курил. Курить - это когда изо рта вкусный дым идет.
    Мы закончили работу по гудку. Нас построили в колонну и повели в город. Мне очень повезло: меня загнали в барак вместе со всеми. Я села в уголочек, чтобы никому не мешать и чтобы меня опять не выгнали на улицу. Но я все равно мешала, потому что меня толкали и говорили подвинуться. Здесь всегда все всем мешали. Какой-то дядя ходил взад-вперед по бараку и все время наступал мне на ноги. Я их поджала под себя, чтобы не наступал.
    Теперь все было почти совсем хорошо. У меня были постоянная работа и жилье. Меня тоже били, конечно, но не так часто, как других. Это сначала было очень больно и страшно, когда у тебя вырывают крючком кусочек тела. Потом я увидела, что все снова зарастает, и перестала так бояться. К боли тоже можно привыкнуть.
    Я пыталась поговорить с людьми, хотя тут не разговаривали, а только ругались. Но я слушала ругань и думала, и все равно все поняла про наш город. Правят этим городом и вообще всем этим миром "хозяева". Они не такие как мы, они - другие. Очень страшные. Они появляются иногда над дорогой или над бараками, и тогда все стихает. Люди закрывают голову руками и бросаются на землю. Каждый боится, что это его сегодня схватят. На меня хозяева ни разу не нападали, я всегда хорошо пряталась: я не падала на землю, а становилась лицом к стене и закрывала глаза - вот они меня и не увидели ни разу!
    Хозяева очень жадные, они не дают нам ни еды, ни питья, а это очень хорошо, это вкусно - есть и пить. Зато сами хозяева едят.
    Едят они нас. Если повезет, то оторвут только кусочек, а не повезет - сожрут без остатка. Кого едят - те кричат, а остальные стоят вокруг и смотрят: они уже не боятся, ведь обычно за раз съедают только одного барачника.
    Кроме хозяев, в город еще гости прилетают. Эти - хорошие. Это такие большие белые птицы, они приносят хлеб и бросают его сверху. Тут все кидаются и начинается свалка. Кому хлеб достался, тот старается его сберечь, чтобы на подольше хватило. Убежит и съест его в сторонке. Хлеб этот, наверно, очень вкусный и полезный: кто его съест, тот потом такой веселый ходит и светлеет всем телом. Другие ему завидуют и ненавидят. А он огрызается и потом опять становится как все.
    А дорогу мы строим так. Сначала укладываем плиты в одну сторону, а потом идем на другой конец дороги. Там совсем другая работа, полегче. С того конца мы дорогу разбираем. Разбиваем плиты кувалдами, осколки складываем на носилки и уносим далеко в пустыню. Потом все меняется местами: на этом конце начинают дорогу строить, а на том - разбирать. Это хорошая работа, она никогда не кончится. Без работы скучно.
    Во время работы нами командуют старшие душееды. Они такие же, как мы, только темнее и толще. Они потому толстые, что тоже научились нас есть. Хозяева кого-нибудь сгрызут, а объедки оставляют старшим. Поэтому старшие душееды не боятся, а любят хозяев. Когда хозяева прилетают, они всегда радуются и бегут их встречать. Некоторые старшие со временем так раздуваются и чернеют, что сами становятся похожими на хозяев, а не на людей.
    А люди все время ссорятся и дерутся между собой. Иногда они до того разозлятся, что вцепляются зубами друг другу в тело. Некоторые ссорятся нарочно, чтобы оторвать в драке кусочек другого и сожрать его. Со временем такие становятся душеедами, только не старшими, а дикими.
    Дикие душееды не работают и не живут в бараках. Они собираются в стаи и рыскают по городу и пустыне. Если встретят одинокую душу - тут же. нападут и растерзают. Вот поэтому надо все время быть со всеми вместе, чтобы не съели.
    Случайно я узнала очень важную вещь. Все люди делятся на два сорта: те, кто ест других, и те, кого едят другие. Я отношусь ко вторым. Однажды во время работы хозяева разорвали над дорогой какую-то душу. К моим ногам упал кусочек. Я на него поглядела и отвернулась. А моя напарница бросилась к нему, схватила и съела. Она стала очень злая на меня и сказала, что меня все равно съедят другие. Пускай лучше съедят. Я не могу съесть такое. Вот если бы кусочек того хлебушка, который падает с неба! Но хлебушка мне никто не дает. Я ни разу кусочка не пробовала, только слышала, как он пахнет. Очень хорошо пахнет. Солнышком.
    Некоторые души не хотят жить со всеми людьми. Они бросают работу и уходят из города. Но это не душееды, они сами душеедов боятся. Они строят себе сами барак на одного человека и живут в нем. Я таких видела, когда подходила к городу. В меня тогда еще камень бросили. Больно было.
    Жить скучно. Людей много. Злые все. Хлебушка никто не дает. Меня часто бьют и кусают. Съедят, наверно, скоро. Я слышала, что есть такое место, где никто не кричит, не ссорится и не жрет друг друга. Это какое-то озеро. Вот бы узнать туда дорогу! Это случилось во время работы. Старший душеед приказал отдыхать. Мы с тетенькой поставили носилки на землю. Она прилегла, а я стояла рядом и глядела в небо. Просто так. Появилась большая белая птица. Она сделала над нами круг, и вдруг к моим ногам упал большой круглый белый хлеб! Я оглянулась. Вокруг все спали. Тогда я осторожно подняла хлеб и стала его есть. Как это было вкусно! Он был теплый, от него пахло солнышком. Но я успела отъесть только краешек. Так жалко, надо было спешить! Не успела я проглотить разжеванный кусочек, как проснулась моя напарница и с криком набросилась на меня. Она вырвала хлеб из моих рук и отшвырнула его в сторону. "Это отрава! - кричала она. - Не смей тут заразу разводить!"
    Я хотела подобрать свой хлеб, но на него уже набросились другие барачники, и скоро от моего хлебушка не осталось ни кусочка - все расхватали. Я заплакала от обиды: ведь это же был мой хлеб!
    Но назавтра белая птица опять прилетела и снова сбросила мне хлеб. Я его схватила и убежала в сторону от дороги, упала на песок, прикрыла его своим телом и так съела весь без остатка.
    С этого момента все начало изменяться в моей жизни. Главное, я сама стала меняться. Прояснилось в голове, прибавилось силы. Я начала думать и даже вспоминать. До этого думать я могла только о том, что у меня перед глазами. Если я на человека не смотрела, то он для меня как будто не жил. А теперь я вспомнила много такого, о чем позабыла. И вовсе не всегда я жила в этом городе, не всегда строила и разрушала эту дорогу. Мне вспомнилось, что я долго шла по пустыне, потому что должна была куда-то придти. Только вот куда?
    Белая птица начала каждый день приносить мне этот чудесный белый хлеб. От него у меня не только в голове прояснялось, но и сама я начала светлеть. Это было очень хорошо. Я заметила, что душееды не любят светлые тела, они им не по вкусу.
    Мое посветление заметила напарница. Она стала на меня плеваться и ругать нехорошими словами. Потом она так рассердилась, что бросила носилки и ушла. Больше я ее не видела. Вместо нее мне дали другого напарника.
    Он был длинный, худой и с огромными оттопыренными ушами. Я и прозвала его Лопоухим. Он не обижался. Он все время ныл: "Мне плохо... Мне очень плохо... Мне хуже всех..." Но злым он не был. Он с завистью смотрел, как я ем свой хлеб, но ни разу не отнял ни кусочка. Сил у него не было, и работал он плохо. Чтобы он мог тащить со мной носилки, приходилось класть на две плиты меньше, чем носили мы с прежней напарницей. Но мне с ним работалось спокойно. Я старалась, чтобы нашу хитрость не заметили душееды-начальники.
    Но они, конечно, в конце концов это увидели и объявили, что Лопоухий в ближайшее время будет съеден. Я испугалась за него и стала думать, как ему помочь? Я не хотела нового напарника.
    Я решила Лопоухого немного подкормить. Когда белая птица опять сбросила мне хлеб, я его отдала Лопоухому, а сама стояла рядом и, пока он ел, отгоняла барачников. Он съел весь хлеб без остатка и вопросительно посмотрел на меня. - Больше нет. Потом еще будет.
    Он отвернулся и молча пошел к нашим носилкам. Даже спасибо не сказал.
    Когда мы несли уже последние в этот день носилки с плитами, я почувствовала опасность и незаметно огляделась. Два старших душееда-охранника стояли в стороне и глядели на нас, о чем-то переговариваясь. - Ты! - ткнул в меня дубинкой один из них. - Оставь носилки и иди строиться. А ты оставайся на месте! -Лопоухий послушно остановился. - Бросай носилки и беги в колонну! - шепнула я ему. Он поглядел на меня, похлопал своими выпученным глазами и с визгом бросился к строящейся колонне. Ему удалось смешаться с толпой.
    Душееды разъярились и набросились на меня, размахивая дубинками. Они избивали меня и рвали мое тело железными крючьями. Я пыталась защитить руками хотя бы голову. Они принялись пинать и топтать меня ногами, и я скоро перестала себя помнить.
    Когда я очнулась, я услышала отчаянный крик Лопоухого: - Не отдам! Прочь отсюда, собаки! Не дам ее грызть! Она хорошая!
    Открыв глаза, я увидела, что Лопоухий. стоит надо мной, в руках у него ручка от наших носилок, и он ею отгоняет от меня диких душеедов. Я поняла, что лагерные душееды побрезговали меня жрать и бросили валяться на дороге, а вот теперь дикие сбежались на падаль. Но какой молодец Лопоухий, что не бросил меня! Вот только за сломанные носилки придется теперь отвечать... Бить будут.
    Я приподнялась, и тут душееды увидели, что я для них несъедобна, - слишком светлым стало за это время мое тело от небесного хлеба. Лопоухий протянул руку и помог мне встать. Душееды отступили. Сев недалеко от нас, они подняли головы и завыли. - Ты опять живая стала, как хорошо! - сказал Лопоухий и погладил мое плечо тощей рукой. - Пойдем скорей в лагерь, может быть, нас еще пустят в барак,, Здесь страшно. - Ни в какой лагерь и ни в какой барак мы не вернемся! Мы уходим отсюда. Палку свою прихвати с собой - пригодится в дороге.
    Лопоухий завыл, как голодный душеед. - Ты чего воешь? - Стра-а-ашно! - Тогда возвращайся один. Я ухожу!
    Я подняла то, что осталось от наших носилок и начала их доламывать: для того, что я задумала, нужен был строительный материал. Жаль, что инструменты барачники уносили после работы в лагерь. Лопоухий дурак не догадывался мне помочь, а стоял, наблюдая за моей работой, и хлопал глазами.
    Взвалив на плечо разломанные на доски носилки, я повернулась и решительно зашагала в сторону поселка отшельников. Позади раздался душераздирающий вой с подвсхлипываниями. Я знала, что вернусь, если Лопоухий не пойдет за мной, но мне так этого не хотелось!
    Я шла не оглядываясь, но слышала, что его скулеж не отстает от меня. Через некоторое время я приостановилась, чтобы он мог меня догнать: еще струсит идти один и повернет к баракам.
    Он поравнялся со мной и взял меня за руку. Другой рукой он волок по земле палку от носилок. - Давай вернемся в лагерь!
    Тьфу ты! Я покрепче сжала его руку и потащила за собой.
    Мы подошли к первым каменным колодцам, и оттуда полетели камни и вопли: "Уходите! Здесь все занято!" Ну и ладно. Такое-то убежище мы и сами себе построим, даже еще лучше.
    Мы прошли весь поселок отшельников и вышли в открытую пустыню. Я нашла подходящую скалу, возле которой на земле было достаточно обломков, и сбросила свою ношу. - Вот здесь будем жить! - сказала я Лопоухому. - Стра-а-ашно! - Чего тебе страшно, дурачок? - Придут. Съедят. - Не трусь, со мной не съедят! - я похлопала его по плечу с покровительственным видом. - Мы построим хороший дом, и они до нас не доберутся. А теперь начинай носить камни, выбирай какие побольше.
    Учить таскать камни его не надо было, в лагере научился. Он даже умел выбирать ровные обломки, которые было удобно укладывались друг на друга. Это было очень важно, чтобы они ложились плотно. Дом у нас должен быть крепкий, чтобы любое нападение выдержал. Тут ведь кругом опасность!
    Глава 8
    И чего это мне не сиделось на месте? Жили вроде хорошо, ни о чем не тужили. Дом у нас получился крепкий, такого ни у одного отшельника не было. С крышей и дверью!
    Я не шучу. Мы ведь притащили с собой две длинных палки от носилок, вот мы их и приспособили вместо балок, а сверху положили большущую ровную плиту. Дверью нам служили четыре доски от носилок: мы ими изнутри загораживали вход и к ним приваливали тяжелый камень. Полная безопасность! Пару раз к нам сунулись душееды, но у нас в доме на этот случай была припасена куча камней. Мы запросто отбились.
    Домик был небольшой, только чтобы можно было сидеть и лежать двоим, а если хотелось походить или постоять, то мы выбирались из него и прогуливались рядом со скалой. Далеко не отходили, боялись. Лопоухий старался всегда держаться за мою руку.
    Нам вдвоем было хорошо и спокойно. Лопоухий или молчал, или жаловался на судьбу. Я его особенно не слушала: одна была у волка песня, и ту он украл. Я ему так и сказала. А он пристал: "Что такое песня? Кто такой волк?". Будто я знаю. Говорят так, вот и все.
    Главное, он добрый был, дурачишка этот, и я ему верила. Верить ведь никому нельзя. А ему можно было. Я знала, что он лучше даст сожрать себя заживо, а меня не предаст. Такой уж был Лопоухий. Трусливый, но верный.
    Мы теперь стали поправляться. Каждый день белая птица приносила нам хлеб, и мы его съедали вдвоем - целый хлеб на двоих! У Лопоухого появились губы, а то была одна щелка вместо рта. У него даже уши стали меньше оттопыриваться. Может, мне потому и захотелось вдруг куда-то идти, что сил у нас прибавилось? Ну и посветлели мы здорово, стали почти серенькие. Очень это было красиво. Лопоухий так и сказал мне: - Ты красивая! - Ты тоже ничего. Еще бы ныл поменьше, цены бы тебе не было. - Так ведь я же очень несчастный! Ты ведь знаешь, что несчастней меня никого нет. - А те, кого душееды съели, они что, счастливей тебя? - Да. Их ведь уже съели. Им не надо бояться. - Ты дурачок. Неужели тебе нравится быть несчастньм? - Конечно! Ведь ты меня жалеешь? - Ты сам себя здорово жалеешь. Подумай сам, зачем мне делать лишнюю работу?
    Он обиделся и замолчал. Он часто обижался. Я думаю, он маленький был, хоть и был ростом выше меня, а по уму-мальчишка и мальчишка. Я была взрослей его, он это понимал и почти всегда слушался. Кроме одного раза: это когда я ему сказала, что нам надо бросить дом, забрать с собой доски и идти дальше. - Куда? Куда идти-то? Ты совсем глупая, если так говоришь. Нас съедят по дороге. Такой дом, такие стены, дверь, крыша - чего тебе еще надо? А хлеб? Мы уйдем в другое место, а в другом месте, может быть, хлеба-то и не будет, а?
    Кошмар! Никогда еще Лопоухий не говорил столько слов подряд. Я поняла, что ему будет плохо, если мы уйдем из нашего дома неизвестно куда, и решила остаться. - Успокойся! Если ты не хочешь, мы никуда не пойдем.
    Он как будто успокоился, только еще долго возился в своем углу и ворчал: "Уходить куда-то... Чтоб съели... Чего выдумала!"
    Но прошло какое-то время, и у меня появился план, о котором я решила пока не говорить Лопоухому. Я начала откладывать половину нашего хлеба, чтобы взять в дорогу. Лопоухий не понимал, для чего я это делаю, и если находил спрятанный хлеб, тут же его съедал. Еще радовался и меня угощал: "Смотри, что я нашел!" Я поняла, что так дело не пойдет.
    Встречать белую птицу с хлебом всегда я выходила. Я научилась чувствовать, когда она должна прилететь. И вот, подобрав хлеб, я половину спрятала на крышу нашего дома. Назавтра я положила целый хлеб на крышу, а Лопоухому скормила половинку. Этот дурачок всегда ходил свесив голову, вот он и не заметил, как на крыше скопилось целое богатство - семь хлебов!
    И еще что-то мне удалось предпринять. Я постаралась заметить, откуда прилетает птица с хлебом. Я набрала камней и выложила из них стрелку острием в ту сторону. Несколько раз проверила, и получилось, что она точно указывает на то место, откуда прилетает белая птица. Дальше я уже знала, что надо делать, чтобы не сбиться с пути.
    И вот, когда мои приготовления были окончены, я сказала Лопоухому: - Все. Сегодня уходим. - Я не пойду! Нет! - Пойдешь. Один ты тут без меня пропадешь. - Пропаду. Да. - Вот и идем со мной. - Нет. Это ты со мной оставайся. Начинай сначала!
    Я просто вылезла из дома и начала его рушить. Лопоухий страшно кричал и плакал, видя, как я ломаю крышу, а потом дверь. Он не утешился, даже когда я ему показала сбереженный мною хлеб. Я нагрузила его досками и ручками от носилок, а сама сложила стопкой все семь хлебов: нельзя было доверить хлеб ему, он бы его обязательно слопал. Доски ему тоже опасно было доверять, потому что он мог их потерять или бросить. Но я решила получше смотреть за ним в дороге. Доски он хотя бы грызть не станет.
    Прилетела птица, покружилась над нами и уронила хлеб. Она опять улетела в ту сторону, куда указывала выложенная мною стрелка. Потом она скрылась за тучами, но я заметила вдалеке скалу, над которой она исчезла. Я постаралась хорошенько запомнить ее, чтобы не сбиться с пути. После этого оставалось только отправляться в дорогу, что я и сделала. А Лопоухий поплелся за мной, стеная и жалуясь.
    Нам не повезло. Мы прошли только половину пути к намеченной скале, как из какой-то ямы вылезло трое доходяг. Они закричали, чтобы мы отдали им хлеб по-хорошему. - Не-ет, - завопил Лопоухий, - это наш хлеб!
    Он бросил доски, схватил палку и приготовился драться. - Стой! - сказала я ему строго. - Их трое и они голодные. Голодный всегда сильнее. Мы дадим им хлеба и пойдем дальше. - Как это? - не поверил один из доходяг. - Вы САМИ отдадите свой хлеб? - Ну да. А что же нам еще делать? Мы дадим вам хлеба, чтобы вы не отняли его у нас силой. Это понятно? Вот, берите.
    Я положила на землю три хлеба. Они были страшно голодные, и так набросились на хлеб, что и про нас забыли. А я схватила Лопоухого за руку и потащила его прочь. Вот так и пропали наши дощечки, некогда было их подбирать. Осталась одна палка в руках Лопоухого. Ну да и это хорошо, все-таки оружие...
    Когда мы отбежали на безопасное расстояние и оглянулись, мы увидели, что и бежали-то зря: эти трое сидели, уткнувшись в хлеб, и друг на друга-то не глядели, не то что на нас. - Я должен вернуться и забрать доски? - уныло спросил Лопоухий. - Да ну их! Другие найдем, - сказала я, чтобы он не очень переживал.
    А он и не переживал. Он сразу же забыл про них, как только отвернулся. И начал клянчить хлеба: - Да-а, чужим даешь, а мне жалеешь!
    Пришлось дать ему кусочек. А за ним другой, это уж как водится. Он остановиться не может, пока все не подъест. Всего три хлеба у нас осталось на дорогу, а мы еще от дома едва отошли.
    Но уж если не повезет, так не повезет. Только мы забыли про эту троицу, как навстречу нам попалась девушка-старуха. Шла она нога за ногу, вся какая-то горбатая, а лицо - молодое. Только уж такое несчастное и унылое, что на него и смотреть не хотелось.
    Поравнявшись с нами, она тихо спросила: - Где дорога к озеру Отчаяния? - Тебе зачем туда? - Уснуть бы... Очень тяжко мне.
    Я молча протянула ей хлеб. Лопоухий ничего мне не сказал - тоже ее пожалел, значит... Хлеб должен ей помочь, ведь она его не отняла, а получила в подарок.
    Были у нас еще встречи, и попадались нам все такие доходяги, прямо хуже Лопоухого! Каждому по кусочку, каждому по кусочку... В общем, когда мы подошли к той скале, у нас всего полхлеба осталось, мы его и съели. Сели мы у скалы спиной друг к другу, чтобы не стать для кого-то легкой добычей, и уснули. Потому что устали очень.
    Проснулась я от запаха свежего хлеба. Подумала - снится. Открыла глаза и вижу: передо мной лежит хлеб, а над нами белая птица кружит и не улетает. Так она и кружила, пока я Лопоухого расталкивала, пока мы с ним половинку хлеба жевали. Другую-то половину я приберегла, я ведь запасливая!
    Потом мы встали, чтобы дальше идти, а эта белая птица будто понимает: она вперед полетела. А мы за ней пошли и скалу впереди заметили, за которой она скрылась.
    Вот так вот, от хлеба до хлеба, от скалы до скалы, мы и дошли с другом моим Лопоухим до самого моря. До моря!
    Сначала ветер стал какой-то незнакомый, мокрый, что ли... Потом вместо надоевшего тоскливого зуда мы услыхали такое: уш-ш-ш... уш-ш-ш... уш-ш-ш... А после пошли горы из песка. Невысокие, но идти трудно, ноги вязнут. Потом мы взошли на одну горку, вперед поглядели, а там - вода. Много! Я и вспомнила: - Знаешь, Лопоухий, что это такое? - Водичка! - А как называется? - Скажи сама! - Море это называется, глупый! - Море... А я знаю, море должно быть синее! - Чего-о? - Синее море... - Вот чудак-то! - Ты что, не видишь? Серое оно, как ты и я. Выдумал тоже - синее. Что такое - синее? - Не знаю... - Тогда молчи! - Молчу. Ты только не бросай меня тут одного. Не сердись.
    Во дает! Ну дурачок и дурачок, что с него взять? Пить море мы не стали, побоялись. Но подошли к нему близко-близко и стали мыться. Мы очень давно не мылись. Нам понравилось. Классно помылись! Лопоухий после мытья даже похорошел. - Ты теперь на зайчика похож, - сказала я ему. - Кто такой? - спросил он подозрительно. - Зайчик-то? Ну, серенький такой, с ушами. - Не кусается? - Нет. - Тогда ладно. Буду похож.
    А потом мы увидели около моря большой город и пошли к нему. Скоро дошли, потому что очень он нам издали понравился. Он и вблизи был не хуже. В городе были дома красивей лагерных бараков и даже красивей нашего домика. У них было много окон, двери были и еще такие штуки... балконы называются. Тоже красивые, железные! Мы вошли в этот город и стали в нем жить.
    Люди в городе были хорошие. Они совсем между собой не дрались почти, только если скандалили. Правда, скандалили они часто. Но так, ни с того, ни с сего, да еще на незнакомых, почти не нападали. Главное, никто не ел своих. Те самые хозяева, что у нас в лагере зверствовали, сюда тоже прилетали и кой-кого уносили в когтях. Но чтобы загрызть кого прямо на глазах у всех - нет, этого не было. В общем, даже Лопоухий согласился, что это мы очень правильно сделали, что пришли сюда.
    Дом у нас появился, классный такой дом. Тут полно пустых домов, занимай какой хочешь - никому не жалко. Вот мы приглядели один такой и заняли. Над ним была настоящая железная крыша, окна, а внутри - стол и два таких, на чем сидят. Ух, и здорово! Первое время мы с Лопоухим только и делали, что на этих сидели. Ногам очень удобно, и руки можно на стол положить. Сидим, смотрим друг на друга и успокаиваемся.
    Никто нам не мешал. Иногда кто-нибудь из горожан заглянет в окно, увидит нас, выругается и отчалит. Мы их не очень боялись: мы были крепче, и у нас палка была. А еще эти, на чем сидят. Ими тоже обороняться можно, я это сразу сообразила. - Мы тут всегда будем жить? - спрашивал меня Лопоухий. - Посмотрим, - отвечала я. Но и сама думала, что лучше места нам не найти.
    Мы часто ходили к морю смотреть на него. Садились рядом на берегу и смотрели. Та белая птица, что хлеб носит, увидела нас тут и стала хлеб сюда приносить. Прилетала она из-за моря, а потом опять туда улетала. Я знала, что один хлеб - это один день. Так и Лопоухому сказала. Он, как всегда, ничего не понял, только протянул: - Какая ты умная!
    Умной быть хорошо, это даже он понимал.
    А люди в городе все были глупые. И все ругались. Идешь по улице, а кто-то навстречу идет. Я на него даже не смотрю, а он пристает: -Ты чего по моей улице идешь? Вот как дам по голове! - Но я-то умная, я без палки на улицу не выходила. Погрожу ему палкой, - он и отстанет. А между собой они все время ругались. Встанут друг против друга и начинают: - Ты чего лезешь? - Сам чего пристаешь? - Дурак! - Сам дурак!
    Ухватятся друг за друга и дерутся, только куски летят. Оба дураки. Я сразу отбегала от таких подальше, а Лопоухий вообще не любил ходить по улицам. Боялся. Но все равно это был хороший город. Может, мы бы тут и остались жить, если бы не дамба.
    С того места, где мы каждый день встречали птицу с хлебом, был виден весь длинный берег моря. В одной стороне ничего не было, только песок и песок. А вот в другой стороне мы каждый день видели людей, которые что-то делали на берегу и в море. Мне любопытно стало. - Давай пойдем, посмотрим, - говорю я как-то Лопоухому. - Не надо! - заныл он по привычке. - Там люди! - Но я его уговорила, и мы пошли. Подходим и видим, что на берегу что-то строят. И опять охранники-душееды с дубинками всеми управляют. Тьфу ты, попались! Нас живо схватили и заставили таскать камни. - Все ты виновата... Лучше бы я дома остался! Пусть бы ты одна на работу ходила! - ворчал Лопоухий.
    А мне работа сначала понравилась. Мы брали на берегу квадратные камни и несли их прямо в море, а там укладывали в такую стенку, дамба называется. Классно: кругом вода, и прямо в ней стена. По ней можно идти, как будто по морю. Я люблю, когда строят. Всякие разные вещи получаются - дома, дороги, дамба вот эта... Это правильное дело.
    Тут одну интересную вещь я узнала. Вот когда несешь камень на самый конец дамбы, а там уже другие камни лежат, то просто кладешь его сверху и все. А вот если все камни сверху уложены, то надо другие класть уже на дно моря. И тогда мы с камнями в руках сходили прямо под воду и там их клали на место. Душееды стояли над водой и палками показывали, куда класть. А мы работали под водой. И ничего нам не делалось! В воде было темно, но все-таки стену и камни можно было видеть. Сначала мы с Лопоухим боялись спускаться под воду, а потом ничего, привыкли. Мне даже понравилось: работаешь, а заодно пьешь и купаешься. Класс!
    Когда душееды приказывали всем садиться и отдыхать, строители рассаживались в такую длинную-длинную цепочку по берегу. Чтобы не ругаться и не драться во время отдыха. Но все равно им это не удавалось. Обязательно кто-то садился слишком близко к соседу, и начиналась ругань, а потом и драка. Мы с Лопоухим садились всегда в стороне от всех. Это было плохо, что нельзя ни к кому подойти и поговорить. Не с Лопоухим же разговаривать!
    Потом вот что случилось. Когда наша дамба была готова, нам велели ее разрушать. Я подумала, что мы что-то не так построили. Ну что ж, надо исправлять. Мы снимали камни сверху, поднимали их со дна и относили на берег. Там другие строители складывали их в большие кучи. Ладно.
    Разобрали мы всю дамбу, и тут нам приказали строить ее снова - все как было. Кошмар! Я не выдержала, подошла к одному дядьке и спросила: - Вот мы построим дамбу, а потом что? - Сама не знаешь, стерва? Издеваешься? Вот как врежу сейчас! - У меня палка - видишь? Скажи лучше, что мы будем делать потом? - Разбирать, вот что, идиотка!
    Меня как по голове ударило. А так все было ладненько! Дом у нас был такой хороший, с крышей и окошками, а в нем стол и два на чем сидят. Хлеб нам каждый день птица носила. И работа была такая полезная, мы дамбу в море строили. И двое нас было, я и Лопоухий. И вдруг все мне опротивело: ну не могу я строить и разрушать одно и то же без конца! Не могу, не хочу и все тут! - Будем уходить, - сказала я Лопоухому. Он сначала захныкал, заскандалил: - Иди! Одна уходи... Найду себе другую бабу! - Откуда он слова-то такие знает? Помолчал, а потом говорит задумчиво: - А другая хлебушка не даст... Обалдеть! Вот ведь сволота ушастая! В конце концов он успокоился, затих и буркнул из угла: - Когда пойдем-то? - Завтра. Птица принесет хлеб, мы его съедим и пойдем за ней. - Как это за ней? Она же над морем летит! - А мы по морю пойдем. - Прямо по воде, значит. А море-то голое, увидят нас! Поймают и бить будут или хозяевам отдадут. - Не бойся, не увидят. Мы по дну моря пойдем. - Заблудимся. Там темно. - Не заблудимся. Нам ведь все равно куда идти, лишь бы отсюда подальше.
    Тут меня очень удивил мой Лопоухий, уж. так удивил! Он вдруг говорит: - А хлеб в воде размокнет. Она мокрая. - Так мы же его съедим! - Не получится. У нас много хлеба. Не получится сразу съесть. - Это откуда у нас много хлеба? - А я кусочки прятал. Я ведь знал, что ты такая глупая и опять захочешь куда-то идти. Нет от тебя покоя! А по дороге ты наш хлеб всем раздавать будешь. Я тебя знаю. Вот я и насобирал кусочков. Они в доме спрятаны.
    Обалдеть! Ну, удивил так удивил. Вот хитрюга! Пришли с работы домой, и он мне показал в углу старую рогожку, а под ней кучку мелких сухих кусочков хлеба. Сухарики называются. Вкусные - класс! - Тут бросим? - спрашивает он, а сам по - кусочку в рот отправляет. - Еще чего!
    Я взяла то, на чем сидят, перевернула, и получилось то, в чем носят. Сложила в него все кусочки и поставила на стол. - И не трогай, а то объешься перед дорогой. Придется тогда тебя тут оставить одного.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»